Андрей Успенский родился в Санкт-Петербурге, учился в Вагановской академии, затем в Берлинской государственной школе балета. Танцевал в датском Королевском балете, в лондонском Королевском театре Ковент-Гарден. После травмы, чтобы не сидеть сложа руки, начал фотографировать. Его фото были настолько хороши, что Королевский балет издал альбом под названием «Танцовщики: закулисье Королевского балета».

Сергей Полунин, Михаил Барышников и другие звезды балета участвуют в рекламных кампаниях, клипах, и везде присутствует черно-белый фон. В ваших фотографиях тоже много черно-белого. Действительно ли в балете нет красок?

Черно-белый фон выделяет главное. Если убрать краски, видна суть фотографии, можно очень ярко выразить эмоции. А в красках теряется смысл, душа теряется.

Выбирая детские фото, вы бы тоже предпочли черно-белые?

А у меня цветных фотографий детства нет. Мой папа любил фотографировать дома, улицы, где я родился, нашу семью. Он никогда не хотел снимать для журнала, но у него был потрясающий взгляд, он умел передать настроение. Я думаю, снимать душой научиться нельзя. Можно научиться архитектуре, правильно строить линии, а запечатлеть момент – такое удается в одной из тысячи фотографий.

Как часто вы бываете в Санкт-Петербурге?

Мы уехали из Санкт-Петербурга в Германию, когда мне было тринадцать лет. С тех пор я побывал там впервые после отъезда тринадцать лет назад, приезжал на неделю с гастролями. Там я начал учиться в девять лет в Вагановском на подготовительном курсе, приходил после общеобразовательной школы три раза в неделю на классический урок. Это длилось полгода и сначала мне не очень нравилось. Потом сдал экзамены и поступил в начальные классы, где отучился четыре года.

Ваша мама очень любила балет?

Моя мама сама занималась балетом, но до определенного времени. Время было послевоенное, и ее родители сказали, что не видят будущего в балете. Тогда она стала аптекарем. Но мои родители познакомились в театре. У них была общая любовь – театр, основой их отношений было искусство. В маме балет, правда, больше проявлялся чем в папе, поэтому она заставляла меня учиться. А папа доставал билеты в Мариинский, хотя в то время это было сложным делом.

В Питере очень много драматических театров, и мои родители знали все пьесы, имена всех актеров. Мы ходили в театры по два раза в неделю, постоянно посещали музеи. В выходные дни меня и сестру все время куда-то водили. Нам было по 4-5 лет, в этом возрасте заставить ходить ребенка в музеи очень сложно.

Какие у вас воспоминания об Академии русского балета имени А. Я. Вагановой?

Чтобы туда попасть, проходишь очень много конкурсов. В девять лет тебя уже оценивают: как ты выглядишь, какой у тебя потенциал, гибкость, как ноги поднимаются, какой прыжок. Идет тщательный медицинский отбор. Через полгода после зачисления проходит большой экзамен, где половина класса отсеивается. Это, конечно, жестоко, но мне кажется нельзя рисковать будущим ребенка.

Как складывалась ваша судьба после переезда в Германию?

Там я окончил Берлинскую государственную школу балета. Для меня это была очень хорошая школа – я смог научиться играть мимикой лица, показать себя. А после Германии приехал в Данию на три года, танцевать в Датском королевском театре. Думаю, мне очень повезло, что я попал туда.

Дания маленькая страна. И балеты, соответственно, маленькие, аккуратные, веселые, смешные, хорошие, простые. Там особо танцевать не надо, идет в основном игра. Интересно, но мне как молодому танцовщику хотелось больше техники. А у лондонского Королевского театра очень большая русская классика, все русские балеты, чего в Дании практически не было. Здесь современные хореографы идут постоянно: Баланчин, Макмиллан, Аштон. В одном балете присутствуют и техника, и драма.

И вы захотели танцевать в Королевском балете?

В школе мы изучали историю балета, историю театра, у нас были балетные журналы. Мы знали кто где танцует – это все передавалось из уст в уста. У кого-то видео было, и мы смотрели все вариации. У одного японца в Берлине мы просматривали до дыр «Звезды балета», на которых в Токио встречаются звезды и танцуют гала-концерт. Я прекрасно знал и парижский репертуар, и что в Нью-Йорке происходило. Только примерно знал, что происходит в России – и то потому, что там связи остались. Это сейчас на YouTube можно всех пересмотреть.

Когда я захотел переехать, больше выбирал репертуар. Большие театры редко проводят отбор для всех, но все равно заявок всегда очень много. И если в труппе 90 человек, а хотят попасть 1000, то отбор идет очень жесткий. И тут большую роль играет случай.

Я приехал в 2003 году на просмотр, и мне очень повезло, что директор Росс Стреттон взял меня в труппу. Через месяц художественным руководителем стала его ассистент Моника Мейсон, которая стояла во главе балета больше десяти лет. В принципе, вся моя карьера развивалась во времена ее руководства.

Она легендарная. Мне очень нравится, что у нее было видение, она всегда знала что хочет от труппы. И упорно шла к этому. Быть руководителем балета очень сложно – здесь же все примадонны. Все звезды, да, но их надо любить. Знать у кого какая травма, как поддержать танцовщика. Это ведь невероятная психологическая нагрузка – выходить на сцену и танцевать. И две тысячи людей смотрят на тебя пристально. Одна помарка, моргнул не в то время – и это все заметят. От тебя что-то требуется и ожидается, и тебе надо сделать это именно сейчас, повтора не будет. Все это надо учитывать и помогать танцорам всячески, но в то же время держать труппу в кулаке.

Что важнее в балете – талант или физические данные?

Лучше, когда присутствует то и другое. Бывает, выходят танцоры, и вроде все делают хорошо, но абсолютно скучно. Сейчас многие уделяют больше внимания технике. Неважно как танцуют, зато прыгают очень высоко. Мне кажется, это с артистизмом не имеет ничего общего. Например, американская публика идет смотреть «Лебединое озеро» и ждет только третий акт, где балерина делает фуэте. А русские ждут второй акт, так как там вся лирика, трагедия, лебедь превращается из белого в черного. У каждой страны свой зритель.

А британский зритель, он какой?

Британский зритель понимает балет. Он сдержан, не будет кричать. Делает больше упор на артистизм, на то как человек вошел в роль. Не обязательно скажет, что перед прыжком ты не вошел в пятую позицию, но отметит – твой характер не соответствует тому что происходило на сцене. Особенно в английской постановке, которую он пересмотрел не один раз и знает все досконально. Техника уходит на второй план, самое важное – передать суть спектакля. Сложно танцевать.

Из ваших ролей какая самая органичная?

Я больше люблю балет, когда техника стоит на грани. Мне очень нравится «Кармен» Матса Эка. Раньше я не очень симпатизировал тому что он делает. Я, например, не могу переносить, когда «Лебединое озеро» переделывают на современный лад. Мне кажется, его поставили сто лет назад, это уже классика, и рецепт для хореографов есть. Но когда я познакомился с Матсом Эка, оказалось все по-другому. Он дает очень много энергии. Пару слов скажет, и ты уже знаешь по какому пути тебе нужно идти. Классический модерн очень сложный. Устаешь просто до невозможности, но это счастливая усталость.

Весь состав в зале работал на 100%, все очень искренне пытались что-то понять. Бывало, посмотрим друг на друга и уже знаем, что каждый имеет ввиду. Когда тебя балет захватывает, ты полностью там, отдаешь всю душу – это самый лучший момент. Мы работаем над балетом долго, а танцуем его максимум три часа. Поэтому для нас более важен процесс в студии, где мы находимся больше чем на сцене. Это нас объединяет, когда мы выходим на выступление.

В какой момент вы начали фотографировать балет?

После моей первой большой травмы. Очень долго длился процесс восстановления, нужно было избегать физических нагрузок, нельзя было прыгать. Было невероятно скучно, первый раз за всю карьеру я не был занят. Чтобы не сойти с ума, я начал заполнять свой мозг другими вещами, и мне попала в руки камера. Это было похоже на игру артиста – я смотрю в камеру и ищу важные для меня моменты. Я хотел передать игру танцовщиков, когда и как они повернутся, как посмотрят друг другу в глаза. Мне это очень понравилось.

До этого вы уже фотографировали?

Да, но это впервые происходило осознанно. В детстве папа давал мне свой старый фотоаппарат, и я щелкал. Потом мы вместе это проявляли, а он говорил мне что не так. Помню, когда появилась настоящая камера, я с ней не расставался. Фотографировал все подряд, все. Некоторые снимки были удачные, но больше любительские. А сейчас я приходил на репетиции, на классы, и снимал как накладывают грим, надевают костюмы, как актрисы стоят, что они делают. В то время еще не было facebook, поэтому фотографии были не для публики.

Есть художественное настроение, когда просто берешь камеру, снимаешь и получается душевная фотография. А когда говорят, что нужно снять в этот день в это время одного человека, то не всегда сходятся настроение снимающего и того, кого снимаешь. Ты просто не видишь в человеке главного, не можешь передать атмосферу.

Как возникла идея издать фотоальбом?

Танцовщикам нравились мои фотографии, они приглашали меня на репетиции. Заинтересовался театр, попросил сделать пару фотографий. Потом я сделал два основных проекта для Королевского балета: снимал репетиционный момент и выступления на сцене. Так появился альбом «Танцовщики», затем «Наталья Осипова: становление лебедя» Сейчас все хотят Наташу снимать. Не важно, в первом она составе или во втором.

Почему?

Потому что она новая. Лаура Морера, например, в театре давно, ее фотографии уже есть во всех репертуарах. С другими тоже есть фотографии, а вот с Наташей нет.

C декабря 2012 года она была приглашенной солисткой в Королевском балете, а с весны 2013 года стала примой. Первый раз танцевала в нашем театре «Лебединое Озеро» с Карлосом Акостой. Наталья Осипова ассоциируется с другими балетами, с «Дон Кихотом», «Ромео и Джульеттой», «Спящей красавицей» – где техника всегда на высоком уровне. То есть, «Лебединое озеро» не ее спектакль. Я захотел показать Наташу незнакомую, что хорошо дополнялось ее появлением на сцене Королевского театра с русской классикой, но не со своим балетом. Когда у меня накопилось очень много фотографий, я долго думал что с ними сделать. Подставил их в одну книгу, и мне показалось это хорошей идеей. Предложил ее театру, они согласились. Наташа тоже была, в принципе, «за». Так родился фотоальбом «Наталья Осипова: становление лебедя». После этого был еще один, о Стивене Макрее. Фотографий много, только я не хочу повторяться. Ищу новую тему.

Как появилось желание издать фотоальбом о Макрее?

Стивен собирался ехать в Австралию танцевать «Ромео и Джульетту». Он сам из Австралии, поэтому хотел привезти небольшой рекламный фотоальбом. Но когда мы составили эту книгу, ею заинтересовался театр. Было немного неожиданно, да еще и многое пришлось переделывать, так как у Королевского театра строгие правила, но вообще-то все сложилось очень удачно.

Есть такие танцовщики, кого вам нравится снимать?

Есть, но немного. Все сейчас стали коммерческими: instagram, facebook, twitter и очень распространенный балетный монитор, все делают selfie. Поэтому я немного растерялся. Думаю, в каком направлении фотография развивается, в каком стиле сделать альбом, кого он привлечет. Мне кажется, в настоящий момент фотография с телефона может быть даже интересней, чем студийная. Сейчас все на грани, и я не совсем понимаю куда двигаться.

При этом у вас тоже есть instagram, где много подписчиков.

Я его использую больше в качестве рекламы. Раньше, до появления instagram, facebook я просто делал фотографии для себя. Сейчас появились каналы, через которые их можно показывать миру. Я постоянно снимаю много репетиций, людей, пытаюсь найти что-то интересное. А выставляю только пару фотографий, чтобы посмотреть на реакцию.

Что важнее – творческий взгляд или желание хорошо показать танцора?

Творческий взгляд. С Наташей Осиповой я, допустим, хотел передать суть. И показать больше как она входит в роль, чем ее технические возможности, контраст между белым и черным лебедем. И закончил весь этот альбом снимком, где Наташа была в пальто. То есть, после всего этого рабочего дня она все еще человек, а не просто летающий в облаках артист.

Вы больше классик, чем модернист?

Танцевать модерн очень интересно, кстати. Если есть хорошее классическое образование – танцевать модерн легче. В классике слишком много правил, а когда танцуешь модерн – движения главное. Поэтому, зная правила, иногда хорошо от них отвлечься. Основа все равно классическая, и это, мне кажется, в модерне главное.

Вам нравится смотреть балет?

Конечно. Раньше я в балете обращал внимание больше на технические данные. Сейчас смотрю как на единое целое – был ли он музыкален, как передали историю, как технически все сделано. Я сам танцовщик, знаю возможности каждого в труппе, видел репетиции, поэтому думаю, что могу оценить.

Вы танцевали с труппой на многих сценах. Куда хотелось бы вернуться?

В Японию, там публика была потрясающая. Они знали всех по именам, всю королевскую труппу. В гостинице выходишь на завтрак, а они уже стоят с фотокамерами и с фотографиями с прошлого твоего приезда. И сразу чувствуется, что они знают кто ты и очень любят балет. Атмосфера всегда очень теплая, приятная. И сам Токио хороший. Он наверно единственный, куда бы я хотел вернуться, и самый далекий.

В Большом танцевали?

Конечно. Танцевать в России с европейской труппой всегда очень сложно, потому что русская публика самая понятливая. К тому же мы едем на гастроли обычно под конец сезона, уже на последнем дыхании. Да и когда танцуешь в других городах, всегда сложно приспособиться. Но в прошлом году мы не просто в Москве были. Это был первый спектакль Натальи Осиповой после ее отъезда из России. Мы все прекрасно понимали, что интерес публики будет устремлен к ней, все будут смотреть как она покажет себя на своей родной сцене с другой труппой.

И все за нее переживали?

Да. У нас теплая труппа, для большой компании это довольно странное явление. Конкурируют, конечно, тоже, но они и поддерживают друг друга, поэтому атмосфера на сцене несколько семейная. И когда за тебя болеют, из-за кулис кричат «давай!» – это всегда помогает танцевать.

Есть конкуренция среди фотографов, снимающих балет?

Очень большая. Мне не нравится выходить и становиться в линию со всеми фотографами, поскольку там не все хотят быть вежливыми. Потому что для тебя театр – дом, а для них это рабочая площадка.

Но стоит отметить, что у них другой взгляд. Как балетный танцовщик, я бы никогда не согласился с их выбором фотографии. Я бы сказал: «Эта фотография плохая, потому что носок не вытянут, рука растопырена». Но они нашли в ней что-то. Многие, кстати, переходят из танцовщиков в фотографы, как и в хореографы. Иногда это очень ценно.

Что у вас впереди?

Королевский театр предложил мне работу фотографа. Снимать интервью, репетиции, костюмы – все что связано с театром. Делать небольшие видео. Я согласился, потому что уже никогда не буду себя чувствовать на сцене на сто процентов уверенно.

Текст: Анна Корякина